Глава 4.
– Вы думаете, что я не заметила? – спросила меня Лена, сопровождая речь размахиванием пивной кружки с ирландской бражкой. – Я – следитель-спектор первого ранга и высшего класса! Я имею в виду – ну, ты понимаешь. Я все замечаю!
Мы пили уже по четвертой кружке.
До этого она вывела меня из моего нового дома, затем повернула налево, и я засмотрелся на решенное в новом стиле – сплошное высотное цветное стекло – здание центрального телеграфа.
– Пойдемте, – буркнула Елена, – я вас сюда не на пикник привела. – Она показала большим пальцем себе за спину. Я посмотрел, куда она указала, и увидел заведение из стекла и камня, решенное в силе архитектуры кубистов-примитивистов 20-х годов двадцатого века, но дополненное изящными японскими выкладками камней, превращающих здание в гигантский каменный сад.
Внутри уют поддерживался совсем в ином стиле – никаких примитивистов с их прямыми линиями, никаких японцев, из-за которых не совсем трезвый уже чувствует себя пьяным, потому что никак не может сосчитать камни сада. Нет, простая здоровая романтика а-ля Грин-Гриневский. Просмоленные паруса вместо штор, деревянные бочки, столики и лавки, куски сетей, разгораживающие помещение на уютные клетушки, свечи, вставленные в бутылки. Оконные рамы изнутри были укреплены деревянными балками, пришторенные толстые стекла отгораживали все городские звуки. На большой серой, укрепленной сталью, двери была простая вывеска: «Шкипер Жора Усатов. К вашим услугам».
Мы прошли в закуток, который напоминал уютную комбинацию каюты морского капитана и вид на лампу джинна изнутри. Стены и потолок не были одинаковой ширины и высоты повсюду. Вместо этого вертикальные и поперечные деревянные балки волей-неволей соперничали с бочками, создавая много различных подпространств. Между бочками и балками стояли уютные деревянные стулья и крепкий дубовый стол. Я начал изучать лампу, выполненную в форме большой бутылки с Джинном Аладдина, когда меня оторвал от этого грохочущий голос. – Вам не нужно рассказывать мне, кто это есть! – После этих слов Усатов, хозяин заведения, представился сам.
Кто я есть? Я посмотрел с изумлением на него: бородатый красномордый мужчина в белой рубашке, черных брюках и коричневом переднике стоял перед нами, широко распахнув руки. Голова его была круглой как полная луна, а длинные и густые черные волосы ниспадали от правильной круглой плеши. Его руки, тело и ноги были круглыми, толстыми и прочными, а весь вид таким же приглашающим, как у его ресторанчика. Вид добродушного пирата в отставке.
– Это заняло у тебя порядком времени добраться сюда из Падальска или откуда еще ты теперь, э? Э? – напирал он громким голосом, который действительно пришелся бы впору настоящему шкиперу для команд на палубе. – Хотел заставить нас ждать тебя долго? Все майские праздники?!
Я улыбнулся изо всех сил.
– Мне пришлось добираться издалека.
– Я скажу, – сказал заговорщицки хозяин, двигая локтем, как птица крылом, – как говорят американцы: «ты это сделал»! Э? Э?
Я не стал углублялся в разговор, который смущал меня своей бессмысленностью, а продолжал вертеть головой, восхищаясь грубоватой красотой замечательного места. Приглашающий ряд альковов был отделен прозрачными и темно-окрашенными стеклянными панелями. К дополнительному удовольствию магическое электронное освещение делало все ясно видимым без излишней яркости.
– Добро пожаловать в самое замечательное питейное заведение в нашем замечательном городе-герое! – похвалялся Жора. – Как раз достаточно гладко для гурманов, разбирающихся в качестве выпивки, – он пихнул локтем Розанову и изобразил подмигивание, – и достаточно грубо для соли земли!
– Хорошенькое у вас тут местечко, – сказал я ему, а потом повернулся к следовательнице. – Это выражение, которое годится для всех случаев. – Розанова ответила громким, но вежливым ржанием.
– Похоже вы действительно ТАК замечательны, как о вас говорят! – изумился Усатов. – Заставить смеяться инспектора-следователя – это уже подвиг! Э? Э? – Он закачался от собственного смеха, обхватив свой солидный живот, и Розанова хлопнула его по руке.
Тем не менее она со вздохом подтвердила похвальбу Георгия Усатова. – Всякий, кто является кем-то, в конечном счете тусуются здесь, –  неохотно признала она. – Уют и обслуживание здесь на абсолютной высоте.
– А также и безопасность, – Жора подмигнул следовательнице прежде, чем выпрямиться в полный рост и изучить мое лицо. – Что будете выпивать, мой адмирал? Если у нас этого нет, то вы не сможете это попробовать.
– Редко доводилось мне слышать более правдивые слова, – сказал я ему признательно, приподнимаясь, чтобы принять вызов. – Чего нет, того и не попробуешь. Я узнаю каждое место по его выпивке. Ошибки бывают редко. Каковы напитки, таково и общество. Грубый самогон? Значит, без сомнения, заварится драка. Мягкий насыщенный эль? Значит, в атмосфере любовь.
Усатов хотел похлопать меня по спине, но потом обдумал свое намерение получше и вместо этого отступил назад и постучал по стойке. Этот звук, как и почти все издаваемые им шумы, быстро поглотился разными закоулками и щелями в большой разветвляющейся комнате. – И мне редко доводилось слышать более правдивые слова, – сказал он. Бар располагался в самом дальнем конце заведения. Он был сконструирован в форме подковы, так что сидящие у стойки могли поддерживать свои частные беседы либо сидя спиной к окнам, либо лицом ко входной двери. Усатов проскользнул между задней стенкой и левым концом стойки и занял позицию позади ряда кранов. – Вы мне нравитесь, адмирал, – сказал он. – Действительно. По меньшей мере первый круг – за мой счет!
Редко я слыхивал такие приятные слова в кафе. Если по-честному – то и вовсе никогда. И если первая выпивка, которую я быстро осушил в несколько глотков, была хоть каким-то показателем местной атмосферы, то новая Москва обещала очень многое. Это же чувство сохранилось и на втором круге, когда Жора сам нас обслуживал за столиком в углублении, где мне приходилось парировать вопросы Елены Петровны всегда надежным гамбитом «Пожалуйста-давайте-не-будем-говорить-обо-мне-я-бы-хотел-больше-услышать-о-вас».
Мне удалось понять, что следовательница была не совсем тем, что замечалось сразу: конечно же, она была пылко лояльной, преданной и амбициозной, но и с чертами ненадежности. Ее комплекс неполноценности проявил себя в выражении зловещей недоброжелательности, когда роскошная блондинка-официантка подошла слишком близко. Но затем Розанова вдруг сменила тему, чтобы расспросить о книгах в моем новом жилище.
– Я говорила тебе, – повторяла она, тщательно выговаривая слова, как делают слегка перепившие люди, – я замечаю все. Что там такое с Александром Сергеевичем и тобой, и всеми этими книжными полками, которые ты так рассматривал? Мы ранее проверили их все. Там никаких тайников нет. И шифрованных записей тоже. Что ты увидел?
Я успокаивался. Становилось поздно, и она явно уже не справлялась с выпивкой. Еще одна кружка – и ее размышления и слова станут слишком уж чепухой, чтобы извлечь из них пользу. И если я собираюсь узнать еще хоть что-нибудь, то как раз наступило время, чтобы это извлечь. – Я не могу сказать за Александра Сергеевича, но мне просто нравятся книги, потому что они не меняются.
– Что ты имеешь в виду, Безмен?
Я откинулся к спинке стула. Как она меня назвала? Я потряс головой и решил, что, может быть, выпивка спутала ее слова. Бэтмэн? Пожал плечами и снова потянулся вперед. – Вы знаете. Люди меняются, улицы меняются, и только книги остаются неизменными.
– О чем ты говоришь? Книги стареют и устаревают... страницы желтеют... Ну, электронные носители информации с базами данных – это понятно, но книги никому не нужны.
– Я говорю не о возрасте и не о старении информации, – сказал я, сам удивляясь тому, как слова выплывают из меня. Может быть, эта маскирующая свою силу бражка разобрала и меня тоже. – Я говорю о главном для книг и людей. О том, что внутри. Люди, которые говорили правду, могут начать врать. Книги – нет. Если они говорили правду прежде, то они будут всегда говорить ее.
Вдруг Елена перегнулась через стол так, что мы оказались буквально нос к носу. К своему изумлению я обнаружил, что она не опьянела ни в малейшей степени. Это она проводила дознание, а вовсе не я. – Ах, вы со всеми вашими цветистыми словами, – сказала она бесстрастно, с лицом, превратившимся в маску. – Генерал СБ Спирин и его пресс-секретарь Николай Шехавцов могли морочить других историями о ваших захватывающих достоинствах, но я хочу, чтобы вы уяснили себе одну вещь. Вам придется лично – лично! – доказать свою репутацию мне! Спецагент Александра Сергеевича Спирина, суперкиллер, наследующий его личный архив и секретные досье, должен еще доказать данную ему генералом кличку Безмен Правосудия!
Мне стало так нехорошо, что желудок подкатил прямо к горлу. И вовсе не от выпивки. Крутая следовательница Московской службы безопасности со всем ее боевым самбо могла мне врезать в поддых с тем же эффектом. Но она легко его добилась, назвав эти имена.
Генерал Спирин. Еще бы мне не знать. Александр Спирин – это имя прекрасно знали и Москва, и Московская область, да и вся страна в целом. Генерал ГРУ, потом службы внутренней проверки внутри ФСБ, перешедший в Москву после того как два московских мэра подряд погибли в автокатастрофах вместе со своими женами. Появление Спирина в Москве сопровождалось еще рядом неясных самоубийств высокопоставленных чиновников. Странные это были самоубийства: падали в окна с высоких этажей, травились нестандартными реактивами – до плутония включительно. Но в целом после прихода Спирина Москва затихла. Поговаривали о сложных отношениях Спирина и Московской службы безопасности, с которой генерал наотрез отказался сотрудничать. Говорили, что он сам подбирает себе сотрудников, и они работают на него даже без официального включения в штат.
Так вот куда залетел Коля Шехавцов, вот на какую работу он меня звал!
До меня дошло, что я ни разу не назвал своего имени Судовцову. И до сих пор еще никто у меня не спросил документов. Понятное дело: у сотрудника и спецагента Спирина могли быть любые документы на любое имя, что толку их проверять.
Отсюда мои мысли перекинулись на другое. А как же они тогда меня вычислили как агента? И почему – Безмен Правосудия? Ну конечно! Я перевел взгляд на висящую рядом шляпу со странной металлической кокардой-эмблемой, напоминавшей безмен или отвес. Вот оно! Вот почему все были со мной так предупредительны!
Я допил остаток кружки одним залпом. Казалось, бражка просочилась сквозь тело до самых пяток и отозвалась далекой горьковато-сладкой песней. Безмен Правосудия, умерший в печи подвала... и я, носящий его шляпу. Проистекающие из этого возможности были одновременно чудесными и пугающими.
– Никак не ожидала, что великий Безмен Правосудия будет так впечатлен моими вопросами, – прервала Розанова мои размышления. Я продолжал думать о своем новом и трудном положении, в то время как часть разума пыхтела всеми извилинами над беседой со следовательницей.
– На самом деле – нет, – невозмутимо сказала эта моя часть. – Доказывать что-либо вам – не мое занятие. Все это время я просто делал то, что мне положено. – Я заглянул в пустую кружку. – Георгий! В смысле – Жора! Еще одну, если не возражаете!
Розанова казалась удовлетворенной таким моим ответом. Но она все еще не собиралась присоединяться к почитанию нового городского героического коллеги. – Давайте продолжим, – рассудительно сказала она, все еще нависая над столом, – Александр Сергеевич Спирин исчез как раз тогда, когда вы появились. Что должна думать следовательница?
– Очевидно, все, что она захочет, – сухо ответил я, когда хорошенькая блондинка-официантка в кружевном платье на шнуровке и с низко вырезанным декольте появилась передо мной с очередной пенящейся кружкой. Я подмигнул ей, она ответно улыбнулась, но хмурый взгляд Розановой отогнал официантку прочь.
– Давайте, давайте, Безмен, – нажимала следовательница. – Вы должны знать, где находится Александр Сергеевич Спирин... или что с ним произошло.
– А вам-то какое тут беспокойство? – удивился я, высматривая в глубине кружки хоть какой-нибудь выход из этой очередной серии расспросов.
– За меня не тревожьтесь, – отрезала следовательница. – Начинаются Майские праздники, и Шехавцов хвастался направо и налево, как усиленно Спирин тренирует вас, чтобы передать вам весь свой архив и уйти в отставку. Затем, после многих лет вашей секретности, наконец, появляетесь вы во плоти – как раз, когда исчезает старый специалист. Новый куратор и практикующий киллер на месте старого теоретика. Вы должны признать, что Московская служба безопасности не может закрыть глаза на эти события. – Внезапно Розанова как будто превратилась из официальной следовательницы в хитрого союзника. Она наклонилась ко мне поближе и прошептала: – Так давай, мне то ты можешь сказать, что там запланировал этот хитрый старый гад?
Не было ничего такого, чего я и сам сейчас хотел бы больше. Уж я бы рассказал ей в точности, что запланировал Александр Сергеевич Спирин и зачем меня пригласил Колян, но для этого нужно было сначала знать самому. Судя по сгоревшим останкам в печи и двум трупам в печи, практикующий киллер точно был. Куда делся архив генерала – бог весть. И уж тем более непонятно, зачем вызвали из Серпухова меня. Может, им понадобился зачем-нибудь еще один труп? Однако было похоже, наконец, что этот последний поворот в беседе выведет нас с Кольцевой расспросов. Любая дорога хороша, если она не ведет к стенке.
Ответ пришел вместе с тем чувством облегчения, с каким у нас в Серпухове таракан смотрит в спину уходящему сотруднику службы дезинфекции. – Честно, я не могу сказать, – отрапортовал я Розановой с полной искренностью. Если она сейчас проверяла меня переносным детектором лжи, то не было на свете человека правдивее меня. – Но я заверяю вас, что когда я выясню, то вы будете одной из первых, кто узнает.
Следовательница отодвинулась, пытаясь скрыть свое разочарование. Без сомнения, новости о планах Спирина позволили бы ей порадовать свое высокое начальство. – Если оставить в стороне вашу репутацию, Безмен Правосудия, – сказала она мрачно, – здесь в Москве вы все еще только чужак. И не очень-то мудро для чужака устраивать непрямые отношения со службой безопасности.
По-хорошему мне следовало это так и оставить. Но было что-то такое в Розановой, в этом городе-герое мультимиллионеров, в бражке и в моем новом осознании себя временным Безменом Правосудия, что придало мне непривычную отвагу. Безумству храбрых поем мы песню, как говаривал пролетарский писатель Максим Горький. Интересно, кто же это поет песни безумным храбрым – они сами себе или окружающие и подначивающие их рассудительные трусы? – Нет, я представляю себе несколько иначе, – ответил я спокойным голосом. – Я думаю, что не мудро для честолюбивой следовательницы устраивать недоверчивые отношения с правдивым учеником и преемником архива Александр Сергеевича Спирина.
Розанова издала неясный звук, отодвинулась от стола и крепко уперлась ногами в пол нашего с ней корабля. – Мне пора идти докладывать в МСБ, – сказала она, застегивая верхние пуговки, и коротко кивнула. – МСБ – это Московская служба безопасности. Мы... Я буду наблюдать.
– А я буду исполнять, – сказал я, затем отвернулся и отпил еще из своей кружки. Когда я снова повернулся в сторону Елены Розановой, то она уже ушла. Ладно, подумал я, стараясь не обращать внимания на проступающий на лбу холодный пот, слава богу, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня же, сейчас же, вон из Москвы. Домой! И без шляпы. Я крутанулся посмотреть: доступен ли шкипер Жора для осторожных расспросов о репутации Безмена Правосудия, но увидел только симпатичную форму официантки.